Маэддок бежал.
   Почва, покрытая густой влажной травой, пружинила под его ногами; тонкие ветви, словно кнуты, жгуче хлестали его по лицу, оставляя длинные кровавые полосы; сквозь деревья на него злобно зыркали сверкающие звериные глаза.
   Он не обращал на это внимания. Он вообще не видел ничего вокруг себя, и несся вперед, перемахивая через осклизлые бревна, отгоняя от лица жадных черных кровососов, вытирая дрожащей рукой пот со лба.
   Вперед! Только вперед, не разбирая дороги! Без отдыха, без передышки, ведь цель уже так близка...
   Кто бы мог подумать, что именно Маэддок останется в живых? Маэддок, самый младший и самый слабый сын своей матери? Маэддок, который так толком и не научился держать копье и бронзовый меч, чтобы завалить косулю?
   И все же это случилось. Наверное, суровый Ваол, бог Солнца смилостивился над ним. Иногда даже волки жалеют увечных детей, брошенных родителями в Лесу, и забирают к себе в стаю.
   Он выжил. Девять сильных, злых юношей погибло. Маэддок не виноват. Это Лес забрал их. Маэддок видел своими глазами, как Воррг, самый высокий из всех, племянник вождя, провалился в нору земляных ос. Они в считанные секунды расправились с ним; он даже не успел открыть рот, чтобы закричать, как туда хлынула блестящая, пульсирующая масса насекомых.
   Таэрга, сына двоюродного брата Маэддоковой матери, забрало болото. Он увяз по пояс и размахивал руками, тщетно пытаясь ухватиться за ветви ивы, торчащие вокруг, но они были слишком тонкие, чтобы удержать его. Вязкая топь булькала, жадно затягивая его, а по ее поверхности то там, то сям пробегала зыбь: болотные твари кружили около Таэрга, в нетерпеливом ожидании пиршества. Когда юноша коснулся подбородком зеленоватой жижи, Маэддок не выдержал и побежал прочь. Крики, летевшие по его пятам, длились недолго и были резко оборваны жутким утробным всхрипом и хрустом...
   ...Маэддок всхлипнул от страха и остановился на несколько мгновений - перевести дыхание. Он наклонился, упершись ладонями в колени, судорожно глотая воздух, утирая дрожащей рукой пот и вспоминая остальных.
   Маэррт, Линкан, Айваэн...имена плыли в мозгу, путаясь в вязком тумане страха.
   Интересно, почему Лес милостив к нему? Может быть, потому что посчитал его слишком слабым и никчемным? Лесу нужны сильные люди, смелые люди, готовые лицом к лицу встретить кару за совершенное.
   Каждый год родной клан Маэддока устраивал Суд. Судили за преступления, совершенные в течение года, преступления , достаточно серьезные, чтобы за них полагалось равноценное наказание. Суду были неинтересны мелочи, вроде кражи соседской курицы или супружеской измены - подобные вещи считались недостойными внимания Семи Старейшин клана Волка.
   Старейшины - шесть женщин и один мужчина, настолько древние, что даже волосы на их головах были не седыми, а сивыми - поочередно подвергали тщательнейшему допросу каждого преступника, представшего перед ними в День Суда; после этого допрашивались свидетели и рассматривались улики. Все это происходило в центре деревни, на специальном круге, вытоптанном в рыхлой земле; за низкой оградой круга собиралась вся деревня, от мала до велика.
   Как правило, все свидетельствовало против обвиняемого, и тогда наступал черед заключительного акта судилища: Вэйр, единственный мужчина среди Старейшин, обращался к всесильному Лесу, испрашивая его решения. Сухая рука, больше похожая на кости, обтянутые коричневой кожей, бросала в рыхлую землю у ног обвиняемого зерно малахьи - лесного растения с острыми, как лезвия, стеблями. Как только зерно падало в почву, воцарялась тишина, наполненная священным трепетом: все ждали решения Леса.
   Лес был всесилен. Он был всегда, и будет всегда, и поколения сменятся на земле клана Маэддока,и забудутся имена этих кланов, а Лес все так же будет мерно шуметь вершинами вековых ясеней в пронзительной синеве неба, расчерчиваемого двумя солнцами.
   Даже всесильные Боги боятся Леса, что уж говорить о людях.
   Коснувшись земли, зерно моментально разбухало, лопалось и выбрасывало длинный - размером с локоть - стебель. Еще через мгновение на нем раскрывались листья и, дрожа, поворачивались к осужденному.
   Древний Закон Леса был известен всем. Красные листья - виновен, синие - достоин помилования. Виновных ждал Лес. После завершения судилища всем осужденным завязывали глаза и отводили на опушку, после чего хлестали кнутами из высушенных оленьих кишок, и преступники убегали в чащу. Им предстояло прожить в Лесу три дня. Если кто-то ухитрялся выжить, победить Лес и вернуться в деревню, то его вина считалась искупленной, и он получал право вновь жить в клане.
   Стоило ли говорить, что из Леса не возвращался никто...
   ...На памяти Маэддока синие листья появлялись только один раз. Тот человек упал ничком, не веря своему счастью; его тогда пришлось уносить. Впрочем, после Дня Суда он прожил недолго - спустя год его поднял на рога взбесившийся бык.
   На стебле перед Маэддоком тоже распустились красные листья. Иначе быть и не могло - посягнувшему на судьбу клана вряд ли можно было надеяться на милость Леса...
 
   ***
   Начал накрапывать колючий холодный дождь. Маэддок сбавил темп бега и поспешил забиться под раскидистое дерево, стараясь, чтобы капли не попадали на кожу. В деревне ходило поверье, что Лес может сделать дождевую воду ядовитой. Так ли это, с полной уверенностью сказать не мог никто, однако Маэддок не хотел зря рисковать.
   Наблюдая, как капли тягуче стекают с широких листьей его укрытия, юноша привалился к бугристому стволу и вновь погрузился в размышления.
 
   ***
   Иногда Маэддоку приходило в голову, что все, без исключения семена малахьи давали побеги с красными листьями, а то, что с синими, попалось случайно, и нет в этом никакой воли Леса.
   Может быть, нет тогда и Леса? Может быть, есть просто скопище деревьев, меж которых рыскают дикие звери, а все остальное - выдумка стариков, давным-давно выживших из ума. Запуганные до смерти люди никуда не уйдут из деревни. Запуганными до смерти людьми куда проще руководить...
   ...Такие мысли нечасто посещали темноволосую голову юноши, однако каждый раз, подумав о столь кощунственных вещах, он суеверно осенял себя священным знамением Ваола - кругом, сотворенным двумя сложенными пальцами правой руки, и истово кланялся Лесу, прося прощения за столь крамольные идеи.
   Лес безмолвствовал.
   А затем в жизнь Маэддока пришла беда.
   Кайла, младшая дочь первого советника Старейшины Нигги, золотоволосая красавица, никогда не обращала внимания на парня. В самом деле, что общего может быть у сына простого кожевенника и столь знатной девушки, носившей в ушах серьги, сработанные из перламутровых раковин белых улиток - редчайших созданий, живущих в самом сердце Гиблой трясины. Такие серьги стоили десяти быков, но советник не жалел ничего для красавицы-дочери.
   Которая, к тому же, приходилась прапраправнучкой самой Старейшине Нигге.
   Кайла была завиднейшей невестой в клане Волка, однако к хижине советника не спешили женихи. Золотоволосый ребенок рождался в деревне раз в десять лет, и ему была уготована своя, особая судьба. Ее определяла колдунья Эпола - сестра-близнец Старейшины Эпохи, такая же высохшая и сгорбленная старуха. Разнила сестер лишь зромая нога - Эпола припдала на левую, а Эпоха - на правую. Рассказывали, что сестры родились, намертво сросшись друг с другом бедрами, и их мать разделила их при помощи топора.
   Когда Кайле миновало шестнадцать, в первые дни осени, дождавшись, когда косяки диких гусей потянутся прочь по неласковому хмурому небу, Эпола кинула лягушачьи кости в глиняную ступу. Она долго толкла их, монотонно раскачиваясь на месте, периодически плюя в получившееся месиво и бормоча колдовские заклинания; все это время девушка смиренно сидела рядом, кротко сложив руки на коленях и опустив голову. Вокруг хижины колдуньи толпился народ.
   Наконец Эпола, выйдя из транса, вышла к людям и громогласно объявила: Боги открыли ей судьбу Кайлы. Девушке предстояло стать женой Ольхарда - Бога луны и ткать для него звездной покрывало. Для того, чтобы сыграть свадьбу с Ольхардом, Кайле следовало взойти на костер из березовых поленьев - береза была священным деревом Бога. Как только ее тело исчезнет в огне, дух отправится в Лунный дворец - навстречу вечному счастью с новоиспеченным супругом. Обряд сожжения, по словам старухи, следовало совершить в ближайшее новолуние, то есть, через три дня, а при ослушании клан ждал гнев и суровое проклятье Бога.
   Кайла выслушала весть об уготованной ей участи с легкой улыбкой на устах, а затем объявила притихшим соклановцам, что рада столь почетной судьбе и непременно проследит из Лунного дворца, чтобы у ее клана всегда был отличный урожай, плодовитый скот и богатый улов.
   Народ возликовал.
   А той же ночью Кайла пришла к Маэддоку. В тот злополучный миг его мать и сестры отлучились к тетке, и юноша коротал время один, наигрывая нехитрую мелодию на самодельной флейте.
   "Я не хочу становиться женой Ольхарда", - сказала ему Кайла, опускаясь рядом с ошарашенным парнем на колени, - "я слишком молода, и хочу жить здесь, а не в Лунном дворце, в который и не слишком-то верю".
   Маэддок тут же сотворил знак Ваола, услышав такое кощунство.
   "Ты не будешь знать горестей и печалей", - попытался он образумить дурочку, - "к тому же, Бог даст тебе вечную жизнь и столько перламутровых раковин, сколько ты захочешь".
   Кайла упрямо покачала головой:
   "Я не хочу ни перламутровых раковин, ни вечной жизни, Маэддок", - сказала она, - "Если я буду жить вечно, а мои родные умрут, разве смогу я обменять их жизни на эти раквины? Я хочу лишь остаться здесь. Помоги мне!"
   В ответ на немой вопрос юноши она торопливо добавила:
   "Ольхарду нужна нетронутая жена. Если же я взойду на костер не девой, он отвергнет меня, и пламя погаснет, а я останусь в клане".
   Маэддок с ужасом глядел на нее. В клане Волка не было строгих требований к соблюдению девственности перед свадьбой, однако воля Бога - дело совершенно другое, и задумка Кайлы была чревата нешуточными бедами для всего народа Волка.
   Однако девушка, увидев тень сомнения, мелькнувшую на его лице, разрыдалась и прильнула к юноше. Тесемки ее легкого мехового плаща развязались, и тот с шуршанием соскользнул на утоптанную землю хижины. Под плащом не было ничего, кроме обнаженного тела красавицы, и Маэддок дрогнул. Безумная мысль - а что, если все обойдется? - посетила его, и он, более не колеблясь, отнес Кайлу на ворох шкур, служивших ему кроватью.
   Ничего не обошлось. В какой-то момент Кайла пронзительно завизжала, а Маэддоку показалось, что сам Ольхард спустился с небес: над ними нависал разъяренный отец девушки, а рядом щурила бесцветные глаза колдунья, потрясая своей заговоренной побрякушкой, сделанной из черепа белки.
   Кайлу не тронули, лишь заперли в отцовской хижине, где ей предстояло провести ближайший месяц, не общаясь ни с кем.
   Маэддока швырнули в хижину преступников, оставив в томительном ожидании Дня Суда. Его вина, может быть, не выглядела бы столь ужасной, не объяви девушка, что он сам взял ее силой, похваляясь тем, что сумеет отнять у Ольхерда его невесту.
   Над кланом нависла страшная угроза - проклятье Бога было соразмерно стихийному бедствию. Не один день провела колдунья в молитвах и заговорах; было даже принесено в жертву три белых теленка и бессчетное количество куропаток, пока, наконец, Эпола не объявила, что Ольхерд смилостивится - при условии, что наглец понесет достойное наказание.
   Маэддок, питавший безумную надежду, что Бог укажет на истинную виновницу, обреченно приготовился к судилищу...
 
   ***
   ...Кора дерева под лопатками Маэддока неожиданно пришла в движение, и он стремительно отпрыгнул в сторону, откатившись по склизлой земле. Вековой ствол неожиданно разверзся перед ним, явив взору юноши громаднвю щель, прорезавшую кору сверху донизу и пульсирующую багряно-красным. Из-под коры к Маэддоку тянулись жадные щупальца.
   Маэддок забарахтался, пытаясь встать или, хотя бы, отползти, однако ничего не выходило: шок. вызванный неожиданным нападением, был слишком велик. Внезапно одно из щупалец выстрелило вперед и хищно обвилось вокруг голой лодыжки юноши, настойчиво потянув к "пасти" дерева. Маэддок отчаянно забился, пытаясь вырваться, неуклюже дернулся назад и с размаху ударился затылком об выступающий из прелых листьев булыжник.
   Густая, теплая тьма поглотила его сознание, прежде, чем он успел почувствовать, как его обмякающее тело стремительно волокут по скользкой земле.
 
   ***
   -Пульс нестабилен!
   -Дыхание затруднено, слышу хрипы в легких!
   -Приготовьте кардиостимуляторы!
   -Есть, мистер Эдвардс!
   Резкие голоса - мужской и два женских - доносились до Маэддока приглушенно, словно пробиваясь сквозь толстую шкуру. Вдобавок, неожиданно в воздухе запахло чем-то резким и кислым, словно перед его лицом провели кружкой с насквозь прокисшим вином. Юноша медленно открыл глаза.
   Перед ним, навзничь лежавшем на чем-то упругом (голые лопатки ощущали приятную прохладу хорошо выделанной кожи), замерло трое: высокий худощавый мужчина с едва убеленными сединой висками и две женщины: одна носила прямые светлые волосы до плеч, а темная коса другой спускалась ей на грудь. Светловолосая держала в руке какую-то диковинную прозрачную вещь с блестящей иглой на конце. Все трое были облачены в странную, в понимании Маэддока, белую одежду, похожую на плащи с длинными отрезами шкур по бокам, прикрывающими руки.
   Увидев, что Маэддок очнулся, трое незнакомцев облегченно, как показалось юноше, перевели дух.
   -А мы уж испугались, что не вытащим вас, мистер Мэддок, - полушутливо сказал мужчина, делая шаг по направлению к юноше. Тот испуганно попятился, с ужасом чувствуя, что его тело будто онемело.
   -Кто вы такие? - в отчаянии выкрикнул он, дивясь, что понимает незнакомца и, более того, способен сам разговаривать на его языке, - что это за колдовство?!
   Женщины переглянулись и рассмеялись, но мужчина жестом велел им замолчать. Он сочувственно покачал головой:
   -Я предупреждал вас о возможных...побочных последствиях, мистер Мэддок, если вы позволите себе чересчур глубокий "нырок"...
   Внезапно виски Маэддока сдавило, и он со стоном откинулся на спину, прикрыв глаза. Перед его внутренним взором вдруг пронесся разноцветный вихрь, сотканный из обрывков воспоминаний, и память начала медленно проясняться.
   -Погодите-ка, - юноша вновь разлепил веки и поднял голову, - вы - профессор Эдвардс, автор...
   -Автор программы "Победа над собой", а вы, мой дорогой друг, Квентин Мэддок, мой ассистент, любезно согласившийся принять участие в первом пробном "нырке" в подсознание, - торжествующе кивнул Эдвардс, - наконец-то вы вспомнили. Признаюсь, эти два часа были самыми волнительными и, не скрою, тревожными в моей жизни.
   -Два часа? - недоуменно спросил Маэддок-Квентин, - но мне показалось, что я пробыл там много лет...
   Профессор кивком головы отослал своих помощниц и вновь устремил взгляд своих проницательных серых глаз на юношу.
   -Мозг - это, пожалуй, самая неизученная часть человеческого организма, мистер Мэддок, а подсознание - поистине Страна Чудес. Никто не знает, в каком виде оно преподнесет вам ваши страхи, переживания и потаенные мысли, когда вы будете погружены в эту удивительную страну...именно поэтому я и разработал свою программу - при помощи особого чипа, вживляемого под кожу виска, вам дается шанс посетить ваше подсознание и победить - хотя бы частично - ваши самые тайные страхи и комплексы. Если вам сегодня удалось это сделать, в будущем мы сможем составить неплохую конкуренцию всем этим шарлатанам-психотерапевтам, которые похваляются, что могут лечить разговорами. А насчет времени...когда мы видим сон, нам кажется, что минули часы, тогда, как в реальности, прошли жалкие минуты. Нет ничего удивительного в том, что эти два часа показались вам чуть ли не вечностью! Кстати, прошу прощения, что пришлось вас так стремительно вернуть в реальность - ваш пульс стал непроизвольно учащаться, и мы испугались, что можем вас потерять. Что вы видели?
   Не обращая внимания на Эдвардса, чьи глаза загорелись жадностью первооткрывателя, Мэддок стал медленно рассказывать. Лес, Кайла, Боги, колдуны и Старейшины - все казалось сейчас, под холодным галогеновым светом ламп, каким-то ирреальным и зыбким кошмаром.
   Эдвардс кивал, попутно делая какие-то заметки в наладонном компьютере.
   -Ну, что ж, - сказал он, когда Квентин закончил, - по всей видимости, Кайла - это образ вашей первой девушки - вы рассказывали мне о ней перед экспериментом...
   Юноша вскинул голову:
   -Вы правы! Линда О'Кайл, я был у нее первый, а ее отец...
   -...был помощником шерифа в вашем родном Корт-Спрингс, штат Айова, - закончил Эдвардс, - он пригрозил пристрелить вас, если вы хоть пальцем тронете его дочь, и, поэтому, до главного дело у вас так и не дошло - мешал страх перед отцом Линды и его угрозой. Вы заново пережили этот страх и добились Линды в образе Кайлы. Вам стало легче?
   Квентин глубоко вздохнул и прислушался к себе. Пожалуй, некое облегчение он испытывал, но...
   -А что же тогда Лес? - отважился задать он вопрос,исподволь мучавший его. Эдвардс внимательно посмотрел на него.
   -Вы задали очень интересный и важный вопрос. Лес - это и есть все ваши страхи, комплексы и неудовлетворенные желания. В стремлении победить их вы спасовали, предпочтя пробуждение борьбе. Не подумайте, что я настаиваю, однако...наша программа и создана для того, чтобы избавлять людей от тяжкого бремени глубоко закопанных в пласт подсознания грузов. Видели, как галька погружается в песок полосы прибоя? Так и происходит, когда вы загоняете что-то в глубь своего мозга...Если у вас есть желание, я могу вернуть вас в вашу личную Страну Чудес. Для полной победы над собой.
   Мэддок ничего не ответил и прикрыл глаза.
   Победа над собой? Что она даст? Ощущение безграничной свободы или же очищенный плацдарм для новых комплексов, неврозов и страхов?
   Готов ли он вновь встретиться лицом к лицу с изнанкой себя и пройти до конца? Готов ли он стать тем камнем, которому удасться победить прибой и вырваться на поверхность целым и невредимым?
   Мэддок еще не успел принять решение до конца, как его губы произнесли:
   -Действуйте, док.
И прохладная ладонь Эдвардса легла на его висок.